Выбор шеф-редактора
Бернхард Шлинк «Ольга»Перевод с нем. Г. Снежинской
М.: Иностранка; Азбука-Аттикус, 2018
Бернхард Шлинк справедливо знаменит романом «Чтец» (1995), в котором главная (и практически единственная экспортная) тема послевоенной немецкой литературы — тема коллективной вины за преступления нацизма и индивидуального ее искупления — подается неожиданным образом, через историю неграмотной женщины, которая предпочла пойти под суд, нежели признаться, что она просто не сумела прочесть приказ открыть двери охваченного пламенем концлагерного барака. Впрочем, гораздо больше известен не сам роман, а американский фильм по нему, с Кейт Уинслет в главной роли.
Новый, совсем свежий роман Шлинка продолжает тот же круг тем. Главная героиня, простая немецкая женщина с немного славянским (хотя ведь на самом деле вполне норманнским!) именем Ольга проживает на наших глазах полную жизнь, от простой деревенской девочки в кайзеровской Германии перед Первой мировой, до почтенной учительницы на пенсии в благополучной ФРГ. Она тоже эмоционально (и отчасти сексуально) связана с тремя молодыми людьми, которые последовательно годятся ей в мужья, дети, внуки. И которые резко отличаются от нее мировоззрением и темпераментом. У нее тоже немало укромных тайн и один серьезнейший недостаток, резко выделяющий ее из числа обычных обывателей. И заканчивает свои дни она тоже самым удивительным образом — о чем рассказчик сообщает в манере воистину детективной (что и вынуждает рецензента к крайней сдержанности).
С чувством вины, с психологической насыщенностью, а не только с закрученной интригой здесь тоже всё в порядке; но экранизации с новой Уинслет ждать все-таки не приходится.
Михаил Трофименков «XX век представляет. Кадры и кадавры»
М.: Флюид Фрифлай, «Книжная полка Вадима Левенталя», 2018
«Кадавры» — устаревшее слово для обозначения мертвых тел, трупов. С помощью этого мрачного каламбура автор, один из самых известных и уважаемых кинообозревателей в российских СМИ, хочет подчеркнуть тот факт, что кино, как всякое настоящее искусство, неразрывно связано не только с любовью, но и со смертью. И, являясь ровесником XX века, отразило все его взлеты и падения. О чем он и пишет с разбивкой по десятилетиям, от первого до последнего. Это не только про кино — это про нашу жизнь. Через кино.Звездные часы пинап — самые страшные часы человечества. Нигде и никогда они не были так уместны, как на переборке в кубрике эсминца, отчаянно пытающегося увернуться от бомб и торпед в ледяной Атлантике: пинап — единственная женщина, чье присутствие на борту не сулило несчастья. На внутренней стороне крышки фанерного чемоданчика, столь же непрочного, как жизнь его мобилизованного хозяина. На фюзеляже бомбардировщика, лавирующего между огненными трассами, тянущимися с земли. Или, напротив, на стене столовой прифронтового аэродрома в те дни, когда туман стреножит «воздушных рабочих войны» и синоптики лишь мычат в ответ на вопрос: «Когда же, черт возьми?» Конечно, и в кабине дальнобойного грузовика тоже, и в бытовке нефтяников, вахтовиков «на северах», и в каюте капитана, столь же потешного и несчастного, как его посудина, идущая в последний рейс — на утилизацию. Но ведь все эти обстоятельства для мужчин — тоже разновидность войны.
Екатерина Кулиничева «Кроссовки. Культурная биография спортивной обуви»
M.: НЛО, 2018
В отличие от некоторых других предметов и понятий, удостоенных отдельных книг в серии «Библиотека журнала «Теория моды», наличие культурной, а не только маркетинговой или спортивной биографии кроссовок не подлежит никакому сомнению. Во всяком случае, для «рожденных в СССР», где вожделенные три полоски на тапочках были статус-символом — знаком умения «доставать» или, более того, знаком допущенности в круг избранных покупателей «Березок».
Но постсоветскому автору Екатерине Кулиничевой простая ностальгия уже неинтересна. Она рассматривает историю самого вычленения кроссовок из спортивной обуви, их стремительный технологический прогресс и связанную с ним культурную эмансипацию, неразрывно связанную, в свою очередь, с нарастающим культом здорового образа жизни, джоггинга, фитнеса и тому подобного. А потом — и прорыв в поп-культуру: звездный час кроссовок «Адидас», концерт Queen на Уэмбли в 1985 году, в поле зрения автора не попал, но зато она много и подробно пишет о кроссовках и кедах в хип-хопе, панке, гранже.
Короче говоря, кроссовки — это современные сапоги-скороходы, делающие героя нечеловечески ловким, быстрым, сильным. Во всяком случае, так уверяют нас творцы дорогущей рекламы основных кроссовочных брендов.
Уолтер Айзексон «Леонардо да Винчи»
Перевод с англ. Т. Азаркович
М.: АСТ, Corpus
Уолтер Айзексон — американский генерал новостной журналистки, бывший глава CNN и главред журнала Time. Но русским читателям он прежде всего известен как автор биографий Стива Джобса и Альберта Эйнштейна. Так что обращение к равновеликому им гению Возрождения — с которым во многом и связано само представление о XV—XVI веках как о периоде невероятного взлета наук, искусств и, главное, их тесной взаимосвязи — вполне естественно. Есть, правда, одна небольшая проблема: живя в XVI веке, Леонардо не смог уехать в Америку, как, без сомнения, сделал бы он в веке XX.
М.: АСТ, Corpus
Уолтер Айзексон — американский генерал новостной журналистки, бывший глава CNN и главред журнала Time. Но русским читателям он прежде всего известен как автор биографий Стива Джобса и Альберта Эйнштейна. Так что обращение к равновеликому им гению Возрождения — с которым во многом и связано само представление о XV—XVI веках как о периоде невероятного взлета наук, искусств и, главное, их тесной взаимосвязи — вполне естественно. Есть, правда, одна небольшая проблема: живя в XVI веке, Леонардо не смог уехать в Америку, как, без сомнения, сделал бы он в веке XX.
Вместо этого он уехал во Францию. И все документы о нем — на итальянском и французском языках, которыми автор, похоже, владеет в весьма ограниченной степени. Впрочем, проблема успешно решается: о гениальном живописце, естествоиспытателе, инженере и мистике написано уже немало — и Айзексон, проявляя немалую сноровку, успешно компонует эти сведения в своем фирменном стиле. Немного американизированном — ну, какие времена, такие и стили. Все мировое наследие приходит к нам в американизированном обличье. Никого же не удивляют англосаксонские киновоплощения Ахилла и Александра Македонского, а рисовые колобки с рыбой называются «суши», а не «суси», потому что пришли к нам из Калифорнии.
Марк Твен и Филип Стед «Похищение принца Олеомаргарина»
Иллюстрации Эрин Стед
Перевод с англ. Н. Калошиной; под ред. О. Варшавер
М.: Самокат, 2018
Марк Твен — это, конечно, такой же сильный и укорененный в сознании многих поколений бренд в мире детской литературы, как «Адидас» — в мире спортивной обуви. И под его «покрытием» возможно практически все — если, конечно, делать это с умом и тактом. Что эта книга и демонстрирует. История ее возникновения сама по себе заслуживает того, чтобы быть рассказанной. Сэмюэл Клеменс, как всякий нормальный отец, рассказывал дочерям сказки на ночь. Где, отталкиваясь, как пушкинский Импровизатор, от выбранной дочками картинки в журнале, лепил всякие небылицы в лицах, особенно не задумываясь, и поэтому не записывая. Но будучи все-таки писателем Марком Твеном, однажды, в 1879 году, набросал на 16 страничках канву истории про простого американского мальчика Джонни, который, съев волшебный цветок, стал понимать язык зверей и птиц и отправился спасать похищенного принца волшебной страны.
Перевод с англ. Н. Калошиной; под ред. О. Варшавер
М.: Самокат, 2018
Марк Твен — это, конечно, такой же сильный и укорененный в сознании многих поколений бренд в мире детской литературы, как «Адидас» — в мире спортивной обуви. И под его «покрытием» возможно практически все — если, конечно, делать это с умом и тактом. Что эта книга и демонстрирует. История ее возникновения сама по себе заслуживает того, чтобы быть рассказанной. Сэмюэл Клеменс, как всякий нормальный отец, рассказывал дочерям сказки на ночь. Где, отталкиваясь, как пушкинский Импровизатор, от выбранной дочками картинки в журнале, лепил всякие небылицы в лицах, особенно не задумываясь, и поэтому не записывая. Но будучи все-таки писателем Марком Твеном, однажды, в 1879 году, набросал на 16 страничках канву истории про простого американского мальчика Джонни, который, съев волшебный цветок, стал понимать язык зверей и птиц и отправился спасать похищенного принца волшебной страны.
Как мы видим, сюжет отчасти перекликается с «Дороти в стране Оз» (впрочем, в то время еще не написанной), отчасти — с «Алисой в Стране чудес», уже тогда хорошо известной. По этой причине или по какой другой Марк Твен отложил этот 16-страничный набросок, он затерялся в его бумагах и был обнаружен совсем недавно, в 2011 году (исследователь искал в архиве Марка Твена его кулинарные рецепты и польстился на слово «олеомаргарин»).
После чего перед издателями встал нелегкий вопрос: как его представить публике? Просто в академической публикации? Жалко. Сделать из него красочную детскую книгу, расписав конспект и дописав историю до конца — но это будет недоброкачественный товар, — маргарин, выдаваемый за масло, что уважающие себя издатели позволить себе не могут. Но привлеченные Эрин и Филип Стенд — авторы книги «Дядя Амос не идет на работу», лауреаты премии Калдекотта и, как можно догадаться, семейная пара (что только подчеркивает интимность истории) — нашли адекватный выход. Начинается книга так:
Меня зовут Филип Стед, и, скорее всего, вы никогда обо мне не слышали, хотя я жив-здоров, а вот мой друг, господин Марк Твен, — давно уже нет, но велика вероятность, что как раз о нём вы всё-таки кое-что знаете. Он и поведал мне историю, которая изложена в этой книге. Точнее, он поведал её только на три четверти, а потом встал и ушёл налить себе ещё чашку чаю. И — увы! — больше не вернулся. Надеюсь, что ему хватает чаю там, куда он ушёл.
И дальнейшие 160 страниц — это не только рассказ о Джиме, принце Олеомаргарине и скунсихе Сюзи (по неслучайному совпадению — тезке дочери Клеменса), но и рассказ о том, как мистер Марк Твен о чем-то дискутирует со своим далеким наследником Филом Стедом.