По-чукотски «Рытхэу» значит «неизвестный». Но если в советское время писатель Юрий Рытхэу (1930-2008) был известен на весь мир, то новой России почему-то стало не до него… Вспоминаем главного писателя Чукотки, со дня рождения которого 8 марта исполняется 95 лет.
Неизвестный, которого знали все
Рытхэу – писатель чукотский, потому что родился на Чукотке и писал о ней. Рытхэу – писатель русский, потому что писал по-русски. Сохранив свою малую родину, он обрёл большую. «Я с известной опаской входил в русскую речь… Было такое ощущение, что у меня в руках опасный, острый, мощнейший инструмент, с которым надо быть очень осторожным… – говорил он позже. – Эта излишняя осторожность несколько ограничивала меня… прошло много времени, прежде чем я стал смелее и свободнее».
В деле литературного освоения Чукотки Рытхэу не был ни единственным, ни первым. Ещё до революции выходили «Чукотские рассказы» Владимира Тан-Богораза. В 1947 году Тихон Сёмушкин написал широко известный роман «Алитет уходит в горы», в 1952-м Николай Шундик – «Быстроногого оленя». В 1960-х заговорило новое поколение, в котором горными пиками выделяются прозаики Олег Куваев и Альберт Мифтахутдинов. Читались и пелись стихи коренных жителей Чукотки – Антонины Кымытваль, Михаила Вальгиргина, Владимира Тынескина… И всё-таки литературным «начальником Чукотки» стал именно Рытхэу.
Рытхэу – писатель чукотский, потому что родился на Чукотке и писал о ней. Рытхэу – писатель русский, потому что писал по-русски. Сохранив свою малую родину, он обрёл большую. «Я с известной опаской входил в русскую речь… Было такое ощущение, что у меня в руках опасный, острый, мощнейший инструмент, с которым надо быть очень осторожным… – говорил он позже. – Эта излишняя осторожность несколько ограничивала меня… прошло много времени, прежде чем я стал смелее и свободнее».
В деле литературного освоения Чукотки Рытхэу не был ни единственным, ни первым. Ещё до революции выходили «Чукотские рассказы» Владимира Тан-Богораза. В 1947 году Тихон Сёмушкин написал широко известный роман «Алитет уходит в горы», в 1952-м Николай Шундик – «Быстроногого оленя». В 1960-х заговорило новое поколение, в котором горными пиками выделяются прозаики Олег Куваев и Альберт Мифтахутдинов. Читались и пелись стихи коренных жителей Чукотки – Антонины Кымытваль, Михаила Вальгиргина, Владимира Тынескина… И всё-таки литературным «начальником Чукотки» стал именно Рытхэу.
Мостик Юрия Рытхэу
Он родился в 1930 году в селе Уэлен – самом восточном населённом пункте России и всей Евразии. Уэлен настолько восточен, что находится, как ни странно, уже в Западном полушарии. Когда пришла пора получать паспорт, Рытхэу попросил русские имя и отчество у знакомого метеоролога Юрия Сергеевича. Родное имя превратилось в фамилию. Дальше – вертикальный, как говорится, социальный лифт: юноша отправился на другой конец страны, в Ленинград, и поступил на филфак ЛГУ. Ещё до его окончания, в 1953 году, вышел первый сборник рассказов Рытхэу – «Люди нашего берега». Почти одновременно с дипломом он получил членский билет Союза писателей СССР.
Рытхэу писал много, книги выходили одна за другой: «Чукотская сага», «Время таяния снегов», «Когда киты уходят», «Прощание с богами», «Самые красивые корабли», «Нунивак», «Метательница гарпуна», «Полярный круг», «Белые снега», «Конец вечной мерзлоты», «Сон в начале тумана», «Остров надежды»… Их перевели на три десятка языков.
Даже Хемингуэй прислал молодому коллеге телеграмму: «Так держать!»
Сам Рытхэу переводил на чукотский Пушкина, Толстого, Горького… Чукотская письменная литература была тогда совсем юной. Она родилась позже самого Рытхэу: первая книга на чукотском – букварь «Челгыкалекал» («Красная грамота») – вышла в 1932 году.
Со временем Рытхэу стал настоящей звездой. Ездил по всей планете, читал лекции на английском, работал в ЮНЕСКО, где занимался проблемами малых народов – от Гренландии до Африки. Приятельствовал с Мариной Влади и Франсуа Миттераном, был знаком с Габриэлем Гарсиа Маркесом (самого Рытхэу называли «чукотским Маркесом»). Получал международные премии, публиковался в таких изданиях, как National Geographic. Композитор Эдуард Артемьев написал по мотивам его текстов сюиту «Тепло Земли».
Сам Рытхэу переводил на чукотский Пушкина, Толстого, Горького… Чукотская письменная литература была тогда совсем юной. Она родилась позже самого Рытхэу: первая книга на чукотском – букварь «Челгыкалекал» («Красная грамота») – вышла в 1932 году.
Со временем Рытхэу стал настоящей звездой. Ездил по всей планете, читал лекции на английском, работал в ЮНЕСКО, где занимался проблемами малых народов – от Гренландии до Африки. Приятельствовал с Мариной Влади и Франсуа Миттераном, был знаком с Габриэлем Гарсиа Маркесом (самого Рытхэу называли «чукотским Маркесом»). Получал международные премии, публиковался в таких изданиях, как National Geographic. Композитор Эдуард Артемьев написал по мотивам его текстов сюиту «Тепло Земли».
«На большом пути что-то остаётся позади»
Многие считали, что именно Рытхэу сочиняет анекдоты о чукчах. Тот отбивался как мог: «Не придумал ни одного, да и почти все они не нравятся мне своей глупостью». Позже стал смотреть на этот вопрос философски: «…Быть персонажем анекдотов – скорее высокая честь, чем оскорбление. Только выдающиеся и талантливые народы удостаиваются такой чести». О своём писательском кредо Рытхэу говорил: «Для меня было главным подчеркнуть то, что мы (чукчи. – Ред.) – обыкновенные люди с такими же достоинствами и пороками, как у всех людей на Земле».
Многие считали, что именно Рытхэу сочиняет анекдоты о чукчах. Тот отбивался как мог: «Не придумал ни одного, да и почти все они не нравятся мне своей глупостью». Позже стал смотреть на этот вопрос философски: «…Быть персонажем анекдотов – скорее высокая честь, чем оскорбление. Только выдающиеся и талантливые народы удостаиваются такой чести». О своём писательском кредо Рытхэу говорил: «Для меня было главным подчеркнуть то, что мы (чукчи. – Ред.) – обыкновенные люди с такими же достоинствами и пороками, как у всех людей на Земле».
В книгах Рытхэу – не только полярная экзотика. Одна из главных его тем – столкновение традиции и прогресса, города и природы.
Можно провести параллели с алтайским Василием Шукшиным, архангельским Фёдором Абрамовым, ангарским Валентином Распутиным. С поправкой на географию и национальный колорит творчество Рытхэу вполне можно отнести к «деревенской прозе». Отношение его героев к модернизации – сложное. Показательно, что один из них наотрез отказывается продать ярангу для музея: «Это всё равно что продать честь свою». Сам Рытхэу писал: «На большом пути что-то остаётся позади, пусть иногда очень дорогое, но уже мешающее жить в будущем, тяжким грузом тянущее вниз»…
При всей успешности нельзя сказать, что литературная судьба Рытхэу была безоблачной. Одни упрекали его в лакировке советской действительности. Другие, когда Рытхэу фотографировал израненную техникой тундру и искал поддержки в международных «зелёных» организациях, смотрели на него как на американского шпиона. Третьи заявляли, что Рытхэу, поселившись в Ленинграде, оторвался от проблем родной Чукотки…
Можно провести параллели с алтайским Василием Шукшиным, архангельским Фёдором Абрамовым, ангарским Валентином Распутиным. С поправкой на географию и национальный колорит творчество Рытхэу вполне можно отнести к «деревенской прозе». Отношение его героев к модернизации – сложное. Показательно, что один из них наотрез отказывается продать ярангу для музея: «Это всё равно что продать честь свою». Сам Рытхэу писал: «На большом пути что-то остаётся позади, пусть иногда очень дорогое, но уже мешающее жить в будущем, тяжким грузом тянущее вниз»…
При всей успешности нельзя сказать, что литературная судьба Рытхэу была безоблачной. Одни упрекали его в лакировке советской действительности. Другие, когда Рытхэу фотографировал израненную техникой тундру и искал поддержки в международных «зелёных» организациях, смотрели на него как на американского шпиона. Третьи заявляли, что Рытхэу, поселившись в Ленинграде, оторвался от проблем родной Чукотки…
Чукотка вспоминает Юрия Рытхэу
А он не был ни конъюнктурщиком, ни диссидентом. Он состоял в КПСС, своими глазами видел, сколько советская власть сделала для народов Севера, но не закрывал этих глаз и на беды. Ещё в советские годы поднимал и вопросы экологии, и проблему северного пьянства. А после краха СССР увидел, что перегибы советской северной политики несопоставимы с катастрофой 1990-х, когда Север оказался надолго брошен. «Тогда всё же мой северный мир как-то держался на плаву, а сейчас он просто ушёл на дно», – говорил Рытхэу.
В начале нового, XXI века он сказал: «Я благодарен советской власти. Мой выход на мировую арену произошёл только через прекрасный русский язык, через нашу классику, тех людей и учителей, которые помогли мне впитать всё это». Здесь можно добавить, что именно в советские годы у многих малых народов появились не только письменность, но и свои классики: Владимир Санги у нивхов, Григорий Ходжер у нанайцев, Джанси Кимонко у удэгейцев и т. д. Чем, к слову, был поражён Фарли Моуэт – канадский биолог, эколог и писатель, которому Рытхэу в конце 1960-х показывал советские севера́ – от Якутска до Магадана.
В зеркале забвения
Вместе с Советским Союзом исчезла цензура. Всё стало можно, но ничего стало не нужно. Для Рытхэу рынок оказался хуже цензуры – его перестали издавать. Читатели недоумевали: почему Рытхэу молчит? А он не молчал – просто его больше не слышали. «Собрание сочинений… вычеркнули из плана… Наступило время… больших быстрых денег, которые издатели зарабатывали на выпуске порнографии… ранее запрещённых антисоветских книг… Новые, так называемые демократические власти, громогласно декларируя грядущий расцвет новой культуры в новых свободных условиях, равнодушно смотрели на то, как деляги захватывали издательства, наводняли прилавки… откровенной халтурой», – писал Юрий Сергеевич в автобиографической исповедальной книге «В зеркале забвения». К новым временам он относился, мягко говоря, без восторга: «Тревожит всё больший и больший разрыв между богатыми и бедными… Беспокоит асоциальность современных олигархов. Какие-то они чужие».
Писатель уже задумывался об эмиграции, но его выручил швейцарский издатель Люсьен Лайтис: «Пиши, не дам тебе умереть с голоду».
Вместе с Советским Союзом исчезла цензура. Всё стало можно, но ничего стало не нужно. Для Рытхэу рынок оказался хуже цензуры – его перестали издавать. Читатели недоумевали: почему Рытхэу молчит? А он не молчал – просто его больше не слышали. «Собрание сочинений… вычеркнули из плана… Наступило время… больших быстрых денег, которые издатели зарабатывали на выпуске порнографии… ранее запрещённых антисоветских книг… Новые, так называемые демократические власти, громогласно декларируя грядущий расцвет новой культуры в новых свободных условиях, равнодушно смотрели на то, как деляги захватывали издательства, наводняли прилавки… откровенной халтурой», – писал Юрий Сергеевич в автобиографической исповедальной книге «В зеркале забвения». К новым временам он относился, мягко говоря, без восторга: «Тревожит всё больший и больший разрыв между богатыми и бедными… Беспокоит асоциальность современных олигархов. Какие-то они чужие».
Писатель уже задумывался об эмиграции, но его выручил швейцарский издатель Люсьен Лайтис: «Пиши, не дам тебе умереть с голоду».
Новые книги Рытхэу выходили в Европе и Америке, но не в России. Почему-то на западном рынке они были востребованы – но только не у нас.
А ведь прозаик Рытхэу не иссяк, более того – он развивался. Литературовед Ефим Роговер справедливо писал о поздних вещах Рытхэу: «…Они имеют… черты, свидетельствующие о возросшей художественной зрелости их автора».
В 2001 году на средства тогдашнего чукотского губернатора Романа Абрамовича новые книги Рытхэу наконец вышли в России. Правда, тиражи уходили на Чукотку и к широкому российскому читателю не попадали, поэтому тот поздний Рытхэу почти не прочитан. Это романы «Под созвездием Печали» о судьбе чукотского народа, «Скитания Анны Одинцовой» о коллективизации на Северо-Востоке, невесёлый «Чукотский анекдот» о перестройке и 1990-х, «Последний шаман» – художественная родословная Рытхэу, замешенная на чукотских преданиях и удивительной жизни его деда, шамана Млеткина… Последней, уже посмертной книгой стал «Дорожный лексикон» (сам автор хотел назвать её «Моржовые зубы»). Это словарик-эссе-воспоминание, лиричная, наполненная добрым юмором книга. Рытхэу перечисляет слова, которых раньше не было в чукотском языке: абитуриент, автомобиль, баня, газета, дворник, евреи, кино, коррупция, математика, милиция, радио… И каждое из них иллюстрирует какой-нибудь историей – смешной или драматичной.
А ведь прозаик Рытхэу не иссяк, более того – он развивался. Литературовед Ефим Роговер справедливо писал о поздних вещах Рытхэу: «…Они имеют… черты, свидетельствующие о возросшей художественной зрелости их автора».
В 2001 году на средства тогдашнего чукотского губернатора Романа Абрамовича новые книги Рытхэу наконец вышли в России. Правда, тиражи уходили на Чукотку и к широкому российскому читателю не попадали, поэтому тот поздний Рытхэу почти не прочитан. Это романы «Под созвездием Печали» о судьбе чукотского народа, «Скитания Анны Одинцовой» о коллективизации на Северо-Востоке, невесёлый «Чукотский анекдот» о перестройке и 1990-х, «Последний шаман» – художественная родословная Рытхэу, замешенная на чукотских преданиях и удивительной жизни его деда, шамана Млеткина… Последней, уже посмертной книгой стал «Дорожный лексикон» (сам автор хотел назвать её «Моржовые зубы»). Это словарик-эссе-воспоминание, лиричная, наполненная добрым юмором книга. Рытхэу перечисляет слова, которых раньше не было в чукотском языке: абитуриент, автомобиль, баня, газета, дворник, евреи, кино, коррупция, математика, милиция, радио… И каждое из них иллюстрирует какой-нибудь историей – смешной или драматичной.
Памятник Юрию Рытхэу в Анадыре. Фото Василия Авченко
«Настанет время родниковой словесности»
На Чукотке фигура Рытхэу окружена настоящим культом. В центре Анадыря установлен памятник работы Александра Рукавишникова, имя писателя носят аэропорт и ежегодный литературный конкурс. Именно здесь я познакомился с сыном писателя Александром Рытхеу (он объяснил, что в паспорте фамилия отца писалась именно через «е», а «Рытхэу» – литературный псевдоним). Из рассказа Александра Юрьевича об отце:
– Он был большим шутником… Открывался очередной съезд Союза писателей, председательствовал Сергей Михалков, встал и говорит: давайте утвердим повестку – «Писатель и пятилетка», есть возражения? Ну, конечно, поднимает руку Рытхэу. «Да, Юрий Сергеевич». – «Ну что это такое – писатель и пятилетка? Надо шире ставить вопрос: «Писатель и вечность».
На Чукотке фигура Рытхэу окружена настоящим культом. В центре Анадыря установлен памятник работы Александра Рукавишникова, имя писателя носят аэропорт и ежегодный литературный конкурс. Именно здесь я познакомился с сыном писателя Александром Рытхеу (он объяснил, что в паспорте фамилия отца писалась именно через «е», а «Рытхэу» – литературный псевдоним). Из рассказа Александра Юрьевича об отце:
– Он был большим шутником… Открывался очередной съезд Союза писателей, председательствовал Сергей Михалков, встал и говорит: давайте утвердим повестку – «Писатель и пятилетка», есть возражения? Ну, конечно, поднимает руку Рытхэу. «Да, Юрий Сергеевич». – «Ну что это такое – писатель и пятилетка? Надо шире ставить вопрос: «Писатель и вечность».
…Ещё через пятилетку настанет 100-летие Рытхэу. Не пришло ли время собирать наши драгоценные камни, читать непрочитанное, реанимировать планы издания полного собрания сочинений?
В одном из последних интервью Рытхэу говорил: «На заре перестройки в Россию повалил ширпотреб: фанты, пепси-колы и прочая ерунда. А сегодня самая популярная вода – родниковая без газа. В литературе происходит нечто подобное. Настанет время родниковой словесности».
Поделюсь ощущением-надеждой: Рытхэу – из тех писателей, кто способен преодолеть забвение и вернуться уже к новому читателю. Кажется, с вечностью у него сложились свои, особые отношения.
Юрию Рытхэу — 90