Николай Языков с детства страдал слабым здоровьем и потому не мог служить в армии. Учился в Инженерном корпусе, но не окончил его, поскольку не любил точных наук. Потом много лет с натугой постигал науки на философском факультете Дерптского университета. За семь лет так и не сумел освоить курс, остался «бездипломным»… Это соответствовало молодым декларациям поэта, прославлявшего хмельное жизнелюбие.Его стихами восхищались Жуковский, Пушкин, Дельвиг. И Гоголь, ставший другом Языкова и написавший о поэте известное: «Владеет он языком, как араб диким конем своим, да еще как бы хвастается своею властью». Это очень точно: слова у Языкова подчас бушуют, как морской прибой. Отмечали в его стихах «возвышенность, благородство чувствований, эту любовь к картинам родной истории, ко всему русскому, это обилие кипучих мыслей, выраженных языком сильным». В «картинах родной истории» он искал опору. Батальную славу ставил высоко, хотя знал о ней только по рассказам друзей. И, конечно, тема Отечественной войны 1812 года была для поэта священной.
во весь исполинский рост свой...»
Он гордился знакомством с одним из легендарных героев того великого противостояния – с Денисом Давыдовым.
Увы, жизненный путь Языкова оказался кратким. «Передо мною был старик согбенный, иссохший; с трудом передвигал он ноги, с трудом переводил дыхание. Тело изнемогало под бременем страданий, но духом был он покорен и бодр», – с грустью писал Петр Вяземский о сорокалетнем собрате-поэте. Жить Языкову оставалось несколько лет. Он угасал. Между тем, именно в последние годы все чаще и в стихах, и в рассуждениях воевал с западниками, которых считал виновниками российских бед.
Он гордился знакомством с одним из легендарных героев того великого противостояния – с Денисом Давыдовым.
Увы, жизненный путь Языкова оказался кратким. «Передо мною был старик согбенный, иссохший; с трудом передвигал он ноги, с трудом переводил дыхание. Тело изнемогало под бременем страданий, но духом был он покорен и бодр», – с грустью писал Петр Вяземский о сорокалетнем собрате-поэте. Жить Языкову оставалось несколько лет. Он угасал. Между тем, именно в последние годы все чаще и в стихах, и в рассуждениях воевал с западниками, которых считал виновниками российских бед.
15 страниц из жизни поэта Дениса Давыдова
Послание Давыдову Языков написал до того, как болезнь окончательно навалилась на него – еще при жизни Пушкина. В батальных стихах поэты часто симулируют бодрость. Для Языкова она органична. Гусарский генерал был близок Давыдову как поэт. Оба отдавали дань вакхическим мотивам, оба писали броско, вольно. Но Языков изобретательнее и разнообразнее. И его послание знаменитому партизану 1812 года читается на одном дыхании. Иначе о таких героях писать нельзя.
Давыдов – сын суворовского полковника – в детстве видел великого полководца и часто вспоминал об этой встрече. Языков вспомнил об этом – и как ярко! Как по душе ему «разгульно-удалой» герой… Давыдова было, за что воспевать. И генерал, получив от Языкова эти стихи, ответил ему прозой: «Вы меня мчите в поднебесную, как орел голубя. Что за стих! Что за прелесть! И мощно и торжественно...» Он понимал, что это поэтический памятник, который не обветшает.
Элегия «Бородинское поле»
По воспоминанием Гоголя, это стихотворение высоко оценил и Пушкин, даже прослезился, когда впервые его прочитал. Неудивительно: вихревый ритм, легко покорившийся Языкову, не мог не захватить. А Пушкин знал, как трудно добиться такой гармонии – особенно в стихах одических, батальных. Ведь этот жанр в русской поэзии хорошо освоен с ломоносовских времен. Языков чем-то напоминает и Ломоносова, и Державина, и строй пушкинской «Полтавы». Но в то же время он узнаваемо своеобразен. В этом послании перед нами галопом проносятся эпизоды наполеоновских войн, когда партизаны Давыдова оглушали французов неожиданными вылазками и освобождали города. Несколько зарисовок – и мы видим многолетнюю историю противостояния двух великих армий. Таков Давыдов, но таков и Языков.
По воспоминанием Гоголя, это стихотворение высоко оценил и Пушкин, даже прослезился, когда впервые его прочитал. Неудивительно: вихревый ритм, легко покорившийся Языкову, не мог не захватить. А Пушкин знал, как трудно добиться такой гармонии – особенно в стихах одических, батальных. Ведь этот жанр в русской поэзии хорошо освоен с ломоносовских времен. Языков чем-то напоминает и Ломоносова, и Державина, и строй пушкинской «Полтавы». Но в то же время он узнаваемо своеобразен. В этом послании перед нами галопом проносятся эпизоды наполеоновских войн, когда партизаны Давыдова оглушали французов неожиданными вылазками и освобождали города. Несколько зарисовок – и мы видим многолетнюю историю противостояния двух великих армий. Таков Давыдов, но таков и Языков.
Николай Михайлович Языков.
Портрет Э. А. Дмитриева-Мамонова, 1840-е
Николай Языков Д.В. Давыдову
Жизни баловень счастливый,
Два венка ты заслужил;
Знать, Суворов справедливо
Грудь тебе перекрестил!
Не ошибся он в дитяти:
Вырос ты — и полетел,
Полон всякой благодати,
Под знамена русской рати,
Горд, и радостен, и смел.
Грудь твоя горит звездами:
Ты геройски добыл их
В жарких схватках со врагами,
В ратоборствах роковых;
Воин смлада знаменитый,
Ты еще под шведом был,
И на финские граниты
Твой скакун звучнокопытый
Блеск и топот возносил.
Жизни бурно-величавой
Полюбил ты шум и труд:
Ты ходил с войной кровавой
На Дунай, на Буг и Прут.
Но тогда лишь собиралась
Прямо русская война;
Многогромная скоплялась
Вдалеке—и к нам примчалась
Разрушительно-грозна.
Чу! труба продребезжала!
Русь! тебе надменный зов!
Вспомяни ж, как ты встречала
Все нашествия врагов!
Созови из стран далеких
Ты своих богатырей,
Со степей, с равнин широких,
С рек великих, с гор высоких,
От осьми твоих морей!
Пламень в небо упирая,
Два венка ты заслужил;
Знать, Суворов справедливо
Грудь тебе перекрестил!
Не ошибся он в дитяти:
Вырос ты — и полетел,
Полон всякой благодати,
Под знамена русской рати,
Горд, и радостен, и смел.
Грудь твоя горит звездами:
Ты геройски добыл их
В жарких схватках со врагами,
В ратоборствах роковых;
Воин смлада знаменитый,
Ты еще под шведом был,
И на финские граниты
Твой скакун звучнокопытый
Блеск и топот возносил.
Жизни бурно-величавой
Полюбил ты шум и труд:
Ты ходил с войной кровавой
На Дунай, на Буг и Прут.
Но тогда лишь собиралась
Прямо русская война;
Многогромная скоплялась
Вдалеке—и к нам примчалась
Разрушительно-грозна.
Чу! труба продребезжала!
Русь! тебе надменный зов!
Вспомяни ж, как ты встречала
Все нашествия врагов!
Созови из стран далеких
Ты своих богатырей,
Со степей, с равнин широких,
С рек великих, с гор высоких,
От осьми твоих морей!
Пламень в небо упирая,
Лют пожар Москвы ревет;
Златоглавая, святая,
Ты ли гибнешь? Русь, вперед!
Громче буря истребленья,
Крепче смелый ей отпор!
Это жертвенник спасенья,
Это пламень очищенья,
Это фениксов костер!
Где же вы, незванны гости,
Сильны славой и числом?
Снег засыпал ваши кости!
Вам почетный был прием!
Упилися, еле живы,
Вы в московских теремах,
Тяжелы домой пошли вы,
Безобразно полегли вы
На холодных пустырях!
Вы отведать русской силы
Шли в Москву: за делом шли!
Иль не стало на могилы
Вам отеческой земли?
Много в этот год кровавый,
В эту смертную борьбу,
У врагов ты отнял славы,
Ты, боец чернокудрявый,
С белым локоном на лбу!
Удальцов твоих налетом
Ты, их честь, пример и вождь,—
По лесам и по болотам,
Днем и ночью, в вихрь и дождь,
Сквозь огни и дым пожара
Мчал врагам, с твоей толпой,
Вездесущ, как божья кара,
Страх нежданного удара
И нещадный, дикий бой!
Лучезарна слава эта,
И конца не будет ей;
Но такие ж многи лета
И поэзии твоей:
Не умрет твой стих могучий,
Достопамятно-живой,
Упоительный, кипучий,
И воинственно-летучий,
И разгульно-удалой.
Ныне ты на лоне мира:
И любовь и тишину
Нам поет златая лира,
Гордо певшая войну.
И как прежде громогласен
Был ее воинский лад,
Так и ныне свеж и ясен,
Так и ныне он прекрасен,
Полный неги и прохлад.
1835
Златоглавая, святая,
Ты ли гибнешь? Русь, вперед!
Громче буря истребленья,
Крепче смелый ей отпор!
Это жертвенник спасенья,
Это пламень очищенья,
Это фениксов костер!
Где же вы, незванны гости,
Сильны славой и числом?
Снег засыпал ваши кости!
Вам почетный был прием!
Упилися, еле живы,
Вы в московских теремах,
Тяжелы домой пошли вы,
Безобразно полегли вы
На холодных пустырях!
Вы отведать русской силы
Шли в Москву: за делом шли!
Иль не стало на могилы
Вам отеческой земли?
Много в этот год кровавый,
В эту смертную борьбу,
У врагов ты отнял славы,
Ты, боец чернокудрявый,
С белым локоном на лбу!
Удальцов твоих налетом
Ты, их честь, пример и вождь,—
По лесам и по болотам,
Днем и ночью, в вихрь и дождь,
Сквозь огни и дым пожара
Мчал врагам, с твоей толпой,
Вездесущ, как божья кара,
Страх нежданного удара
И нещадный, дикий бой!
Лучезарна слава эта,
И конца не будет ей;
Но такие ж многи лета
И поэзии твоей:
Не умрет твой стих могучий,
Достопамятно-живой,
Упоительный, кипучий,
И воинственно-летучий,
И разгульно-удалой.
Ныне ты на лоне мира:
И любовь и тишину
Нам поет златая лира,
Гордо певшая войну.
И как прежде громогласен
Был ее воинский лад,
Так и ныне свеж и ясен,
Так и ныне он прекрасен,
Полный неги и прохлад.
1835