«Великий и могучий» пора заносить в Красную книгу
За правильным русским языком, как и сто лет назад, лучше идти в библиотеку.
Фото: Татьяна Андреева/РГ
После обмолота зяби
Посудите сами: прихожу на фестиваль, обещают фильмы и интернет-проекты «о людях труда». Дело хорошее, важное, надо везде успеть, обо всем рассказать читателям. Так… На «обсуждение актуальных трендов» успею, на питчинг загляну, не пропустить бы форсайт-сессию, потом презентация тематических кейсов и спич-сессия, где спикеры обсудят «вопросы контакта между российским киноконтентом и зрителем» (то есть ходит ли народ в кино, а если нет, то почему). А вот на кинохакатон мне надо или нет?
«Ребята, подскажите, кинохакатон — это что?» — спрашиваю у мальчиков и девочек, которые выдают бейджи.
Они осторожно улыбаются, потом понимают, что я не шучу, и кто-то убегает узнавать. Пока гонец добывает информацию, задаю тот же вопрос трем знакомым дамам: доктору филологических наук, профессору культурологии и новоиспеченной выпускнице ВГИКа. Ждем вчетвером, они тоже заинтригованы. Прибегает запыхавшийся молодой человек, докладывает: это «брейнсторм для айтишников»! Все выдыхают.
…Сижу на заседании комиссии по выделению грантов некоммерческим организациям. Эксперты оживают, когда просят денег на оборудование столярно-слесарной мастерской или поддержку семей с трудными подростками. И впадают в анабиоз, когда заявители горохом сыплют слова, желая получить грант на «брендинг территории», «проведение фасилитационной сессии», создание «медианетворкинговой площадки», на воркшоп, воркаут или коворкинг, обещая в перспективе «развитие собственных трендов», «формирование копинг-стратегий» и «включение в региональное комьюнити». Таким средства выделяют неохотно, ибо непонятно, а оттого подозрительно. Как не вспомнить образованного попугая Иннокентия из старого мультика с его столь же осмысленным: «Сколько тонн клевера от одной несушки будет засыпано в закрома после обмолота зяби?»
Ели суши, пили смузи
И ладно бы только профессиональный жаргон разлетался, как саранча, так нет, никогда не знаешь, в какой момент окажешься дурачком.
Нет, понятно, что если уж вляпался в соцсети, то изволь чекинить, репостить, френдить и расфенживать, учиться излагать факты «в рандомном порядке».
При случае можно хайпануть, устроить знатную склоку вокруг холиварного поста, лайкнуть чьи-то лакшери лофты, понять, нужен ли ребенку валкер, и обогатиться парой-тройкой других лайфхаков.
Но в реальной жизни теряешься, если люди спрашивают, почему в продолжении мультика сестру Дяди Федора зовут Вера Павловна, а их папу Дмитрием, и продюсер отвечает: это баг. Дочь лейтенанта, спасавшего сокровища Дрезденской картинной галереи, говорит, что для ее отца это был «челлендж». Детишки в рекламе «прокачивают» велосипед, телеведущие «прокачивают» беременных, а «люксовые бренды, вставшие на путь кастомизации», «прокачивают» брендовые сумки. Честное слово, боюсь не вовремя включить телевизор и случайно узнать, в чем суть этого всеохватывающего процесса.
Да что далеко ходить? Хорошая новость для екатеринбуржцев: дореволюционному особняку, расположенному на пересечении улиц Малышева и Московской, предстоит масштабная реконструкция. Бывшая земская школа превратится в коворкинг-центр, о чем сообщают в экспертизе Управления госохраны объектов культурного наследия Свердловской области. А народ реагирует странно и уточняет в ехидных комментариях: «Русскоязычное название этого места имеется? А то можно ведь и что-то неприличное подумать». «Вообще достало это замещение русских слов на англоязычное подобие… А говорят про культурное наследие».
А еще песенку я минувшим летом в парке подслушивала, мама малыша укачивала и напевала: «Жили у бабуси два веселых гуся, ели суши, пили смузи, господи Исусе…».
Магазин «Сушишоп» им в помощь…
Даже далекий от нетворкинга народ от такого филологического раздрая и полного отсутствия нормативов шалеет и пускается во все тяжкие. В прошлом году провели социологическое исследование с целью выяснить, жители каких крупных городов России чаще других выражают свои мысли нецензурно. Екатеринбург оказался на двенадцатом месте из тридцати, Челябинск его обошел и занял шестое. По мнению социологов, заметно больше стало сквернословить молодое поколение — результат влияния отечественных музыкальных групп, использующих мат в песнях, а также соцсетей, где контент зачастую содержит ненормативную лексику и никак не модерируется (в переводе — цензуры на словоизлияния нет).
«Карандашники» в офисе
Может быть, ничего страшного? Русский язык, как мы помним, велик, могуч, переживет и не такое. В конце концов, слов «панталоны», «фрак» и «жилет» по-русски тоже когда-то не было, а теперь мы примеряем слипоны, свитшоты, лонгсливы и парки. Но нет, ощущение такое, что на нас сходит сель — грязевой поток, сметающий все живое на своем пути и засыхающий тоннами мертвой грязи и мусора. Из положительных языковых впечатлений последнего времени — лишь прелестная кондитерская с названием «Не тортЫ, а тОрты» и смешное слово «карандашники» взамен обидного «офисного планктона». Это все… То есть счет разгромный. И я была бы счастлива ошибиться.
От кого ждать помощи? Кто послужит маяком, буйком, хотя бы маломальским ориентиром? Министерство образования? Моя дочь и ее одноклассница, в прошлом году сдававшие ОГЭ по русскому языку, были весьма удивлены, когда им попалось тестовое задание, требовавшее проанализировать прозу современного писателя Олега Резепкина.
Из переписки в классном чате:
«Люди, помогите с поиском ответа на вопрос, с которым я теперь пристаю ко всем: почему Резепкин на экзамене?! У нас что, классики закончились? Или другая причина? Какая?»
«Надо этот вопрос в Министерство образования отправить. Должно же у них быть заготовлено какое-то официальное объяснение…
Кстати, да, интересно узнать».
А другие светочи русской словесности? Но им настолько лень подбирать русские слова даже для себя, любимых, что конкурс на лучшую книгу года на русском языке называется «Национальный бестселлер», а номинанты бьются за попадание в лонг- и шорт-листы. Аннотация на обложке очередного «бестселлера» заманивает конфликтом «пожилого писателя и молодого стартапера». Журналисты недрогнувшим пером выводят: «Оптимально максимально диверсифицировать опыт, чтобы быть в тренде».
Утопающие, как водится, спасаются сами, овладевая новым русским с онлайн-словарем.
Извилины выпрямляются
«О бездумном, механическом использовании иностранных слов говорят много, — рассуждает бывший учитель русского языка, а ныне блогер Наталия Панасенко, отстаивающая в Сети чистоту русского языка. — Кому-то это доставляет «мильён» филологических страданий, а кому-то — энивей (anyway). Да простят меня знатоки импортных слов, но я думаю так: либо пиши все по-английски, либо все — по-русски. А так ерунда какая-то получается!»
Наталья задала своим собеседникам вопрос: на самом ли деле сегодня без «импортных» слов никак не обойтись, потому что — примета времени. Вот ответы:
«Из происходящего вокруг вывод: с такими заморскими словами извилины будто выпрямляются в мозгах человека русского».
«Сама диву даюсь, это как люди не любят родной язык, что его в помойку превращают. Мало нам, что ли, импортных несъедобных продуктов завозят, так еще и неудобоваримые слова впаривают со всех сторон. Стыдно порой за русских!»
Вот и мне отчего-то кажется, что при таком положении дел
русский язык, не выученный в школе, заляпанный публично терпимым матом, обнищавший и обескровленный, съеживающийся под агрессивным натиском англоязычных уродцев, впору заносить в Красную книгу и демонстративно, как амурского тигра, защищать.
Иначе спохватимся — тигры есть, а слова такого нету.
Предложи слово в словарь
Интерес к языку, особенно никем, уж извините, не отмодерированному, в народе не угасает. Далекие от филологии уроженцы Екатеринбурга Иван Золотухин и Ольга Паниковская создали «Современный словарь уральского языка». Иван теперь живет в Москве, Ольга в Санкт-Петербурге, и знакомые с детства слова многие из их нового окружения просто не понимали.
«Первое время это немного смущало, но со временем гордость за Урал только росла, поэтому каждый раз, приезжая в Екатеринбург, привозил какие-то слова,— рассказывает Иван. — В прошлом году я подумал, что пришло время собрать все вместе. Создали сайт, сделали кнопку «Предложить слово» и в первый же день получили четыреста писем и восемь тысяч посетителей».
Текст: Марина Порошина (Екатеринбург)/РГ
Оригинал статьи: «Российская газета» — 06.02.2019